Мы везде могли работать. Только росту не хватало
НИНА Яковлевна КОЗЛОВА почти ребенком - 15-летней девчушкой - работала на заводе №540, выпускавшем патроны. Тогда, по ее воспоминаниям, даже на самых тяжелых работах были заняты почти одни девчата да пожилые женщины.
- РАБОТА была поставлена строго, нас, как разнорабочих, ставили туда, где людей не хватало, чтоб станки не простаивали. Я и за станком стояла, и на завертке патронов, и в битумном цехе, и грузчиком - таскали доски и ящики с патронами, они тяжелые были, килограмм по 35-40. Везде могли работать, только росту не хватало, всегда что-нибудь подставляли. И платили нам меньше взрослых. Добирались до работы целый час, а кто совсем далеко жил, часто прямо в цеху и спали, проснутся и сразу к станку.
Меня поставили на завертку патронов. Сидеть надо было по 12 часов и норму выполнять, потому что спрашивали с нас, как со взрослых, да и сами мы старались. А я была еще и маленького роста, так мне на сиденье ящик подкладывали, так на ящике и работала.
"Держите платьица в чистоте. Придет время, будете и вы нарядными"
РАБОТАЛИ неделю в первую смену с 8 утра до 8 вечера, неделю во вторую - с 8 вечера и до утра. Ночными неделями мы клеили коробки для патронов в битумном цехе. Там находились большие плиты, на них битум кипел круглые сутки. Мы стояли с кисточками вокруг котла, тоже на ящиках, росту не хватало. Брать битум надо было горячим - чуть остынет, уже не слепишь. А если капля упадет на ногу... Стояли же босиком. Отдирали эти капли с мясом до кости, так прилипало, а потом не заживало долго. Летом я шила тапочки из тряпок, а подошву из картона, до работы дойдешь, а с работы босиком домой. Но вот услышала, это было перед 1 мая 1943-го года, что где-то во втором Иркутске, на рынке, шьют босоножки из клеенки, и не дорого. Поехала туда, нашла, купила. Хотя и на деревянной подошве, тяжело было ходить, но все не босиком.
Помню мастера цеха Зою Михайловну. Она была нам как мать, учила, как работать и как жить. Соберет, бывало, нас в обеденный перерыв: "Дети мои, - говорит, - ничего, что у вас платьишки в заплатах, держите их в чистоте, будет время, и вы нарядными походите". Она нам так дух поднимала.
С питанием было совсем плохо: ели только хлеб, больше ничего не было. На семью (я, мама, сестра и братик - папа ушел добровольцем) приходилось 2 кг в сутки. Один раз зашла в магазин отоварить карточку, а там белый хлеб! (Обычно только черный был.) Я взяла 800 г, принесла домой и скорее братика (четыре года ему было) кормить. Даю ему белый мякиш, а он не берет, выплевывает. Мама пришла с работы, он к ней бросился со слезами: "Мне Нина сегодня есть не давала, толкала какую-то вату в рот". Он даже не знал, что такое белый хлеб... У меня его слова до сих пор в сердце.
"Мне стало стыдно, но я была такая голодная..."
ЕЩЕ помню, возвращались с работы зимой с подругой Лелей Грызловой, и я зашла к ней погреться. Она маме и говорит: "Нина есть хочет, голодает больше, чем мы, у нас есть крошечки?" Я сначала не поняла, что это. Оказывается, ее мама в магазине работала, привезут машину хлеба, она лотки перетаскает, а машину нужно подмести. Вот крошечки и оставались, ей разрешали их брать. Подали мне в газетке завернутые крошечки, а младшая сестра Лелина смотрит из-за печки голодными глазами. И мне так стыдно стало... Но я не отказалась - очень голодная была, правда, впредь больше ничего не брала. Потом, правда, "расплатилась" - угостила их лепешками из мерзлой картошки. (Как снег сошел, соседские ребята позвали в Пивовариху, там садили картошку для солдат, копали чисто, но и мы искали хорошо, перекапывали тщательно, найдешь 10-15 штук, очень радуешься, еда все-таки.)
Вот так и жили, но почему-то чем труднее было, тем веры больше прибавлялось в нашу Победу. Огромные заводские ворота не закрывались ни на минуту, одна машина порожняком зайдет, другая с продукцией выйдет. Потом эти ящики в эшелоны перегрузят и на фронт. И никогда мы не теряли надежду, что победа будет за нами.
|
|